рыба трепыхается на крючке! Посмотри, народищу сколько… И что же теперь будет с нашим квартетом! Если уж они кого сцапали, то, поверь, скоро не выпустят.

— Н-да, господин Мангер, что же вы, тэк-с, натворили! — Сидевший за столом следователь поднял на лоб золотые очки и недоверчиво усмехнулся. — Присаживайтесь, тэк-с, прошу вас, — обратился он к вдове. И приказал полицейскому: — Снимите с господина Мангера наручники… Тэк-с, теперь нам будет поуютнее.

Молодой оружейник, долговязый сухой швейцарец, с огромным, тонким, как лезвие ножа, крючковатым носом на плоском лице, стоял, прислонясь к стене, показывая всем своим видом, что вся эта приключившаяся в Германии история ни в какой мере его не касается.

— Тэк-с, господин Мангер. А теперь расскажите нам все, тэк-с, по порядку. Дверь, тэк-с, случайно стояла открытой…

— Да не видел я никакой двери.

— …и почему вы так долго, тэк-с, стояли на площадке и, тэк-с, и вообще…

Судебный следователь, кругленький человечек, лицо которого с коричневой, даже какой-то поджаристой на вид кожей, украшенное белоснежной бородкой, чрезвычайно напоминало рождественского гуся с недощипанными на гузке перьями, получил в городе прозвище «господин Тэкстэкс».

Соколиный Глаз обернулся к вдове раз, обернулся другой, смущенно вытянул губы трубочкой и, хоть и посмотрел вправо, продолжал молчать.

— Тэк-с, тэк-с, вы предпочитаете рассказать это мне, тэк-с, с глазу на глаз. Тэк-с, тогда я попрошу господ пройти на минутку в другую комнату.

Длинный швейцарец нажал на верхний угол двери, и вдова проследовала в соседнюю комнату под его рукой, как под аркой моста.

— Тэк-с, господин Мангер, тэк-с.

— Я чуть не лопнул со злости.

— Тэк-с, а из-за чего же, позвольте узнать?

— Я хотел вернуться назад к фрау Юлии и спросить, согласна ли она стать моей женой. Вот уже семь месяцев, как я хочу спросить ее и никак не могу решиться. Всякий раз, верите ли, вижу покойную жену. Только наберусь духу спросить или еще вот подумаю о квартирной плате, так покойница мне и является.

— Как это о квартирной плате?

— Дела-то у меня неважные… Вот стою я, значит, на площадке и злюсь, так сам бы себя и выпорол, а тут фрау Юлия дверь и открой, я и пошел своей дорогой. Вот и все. А потом прохожу мимо, смотрю — толпа, чуть не полгорода собралось около дома, я опять к ней зашел, тут меня сразу и схватили.

— Тэк-с, значит, вы любите фрау Юлию?

— Ее волосы… И… и вообще.

— Тэк-с, тэк-с… Н-да, фрау Юлия — что ж, я вас вполне понимаю. Подходящая вам, тэк-с, жена. Миловидна и… тэк-с. Как монашенка, правда? Такая тихонькая… тэк-с, тэк-с. И потом хорошо поставленное дело. Ну-с, а вы, вы тоже человек солидный, толковый… Как же вам так не повезло?

— Да, сделал одну глупость: слишком широко размахнулся…

— Тэк-с, тэк-с, размахнулись широко.

— Закупил тогда пять вагонов кожи на подметки и голенища по векселю, а оптовые цены стали падать и падать. В магазине народу полно, а что ни продам подошву, то себе в убыток.

— Да, времечко… ужасные были времена, тэк-с, тэк-с. Ну-с, господин Мангер, на вашем месте я не стал бы тянуть, сказал бы ей просто: тэк-с, тэк-с, фрау Юлия, будьте моей женой. Так бы ей и сказал… Чего вы еще ждете? — закончил следователь.

А Соколиный Глаз, будто единственно затем и явился сюда, чтобы его сосватали, заверил:

— Хорошо, господин следователь, скажу.

Следователь резиновым мячиком, из которого уже вынудили часть воздуха, подкатил к дверям:

— Тэк-с! Ну-с, вы оба одни только и были в доме. Слышали вы что-нибудь? Звонок к господину Молитору? Или, скажем, крик?

— Мы можем доказать наши алиби, — тотчас же заявил швейцарец.

— Тэк-с, тэк-с!

— Я все время был в мастерской, а фрау Юлия — у себя в комнате. Мы можем это обоюдно засвидетельствовать. Слышать мы ничего не могли из-за паяльной лампы. Она так шумит, что мы бы не услышали и выстрела. Как видите, алиби бесспорное.

«Если паяльная лампа так сильно шумит, фрау Юлия могла и не знать, что ты вышел из мастерской», — подумал следователь и сказал швейцарцу: — Тэк-с, значит, все в порядке. Можете идти.

— Ну-с, фрау Юлия, а что вы, тэк-с, обо всем этом думаете?

— Не мог он этого сделать, господин следователь, не мог. Поверьте мне, поверьте! — Она сложила ручки у подбородка. Соколиный Глаз ждал в соседней комнате.

— Я спрашиваю, когда же свадьба? Господин Мангер такой человек, такой достойный человек. Я вас вполне понимаю, фрау Юлия.

Только спустя минуту она поняла и с облегчением опустила тоненькие восковые ручки с почерневшими от постоянного прикосновения к металлу кончиками пальцев. Фрау Юлия была мала и изящна.

— Это же ягненок, сущий ягненок, знаю, господин следователь. Но ведь он мне ничего не говорит. А если он не говорит!..

— Робковат, тэк-с, немножко. Но такие лучше, фрау Юлия. А мне вот он сразу сказал… Тзк-с, господин Мангер, прошу вас сюда. Тэк-с, тэк-с, а теперь ступайте себе с миром под ручку домой. Тэк-с.

Они молча шли по спящим улицам. Шаги их громко раздавались в тишине. Часы на башне пробили одиннадцать.

Сказочный убийца-исполин прошел по городу, загнав всех жителей в дома, и они, сраженные, лежали теперь в своих спальнях. Вдоль главной улицы тянулась узкая колея: когда-то здесь, должно быть, ходил трамвай. Кое-где еще горели газовые фонари.

Фонарщик в страхе и спешке не успел их погасить. Они горели уже сотню лет.

Давящая немая громада церквей возвышалась над убогими домишками, в которых некогда обитал человек, их остроконечные филигранные башни и могучие купола светились в сиянии месяца, повисшего над этой кладбищенской тишиной.

Мышиного цвета кошечка выскочила из лунной тени; подняв хвост, покрутилась у ног идущей пары, отстала, снова бесшумно выскочила из черной тени и все ластилась к ним, пока Соколиный Глаз не взял ее на руки.

— Возьму ее к себе, — сказал он. Это были единственные три слова, произнесенные в вымершем городе.

Они подошли к реке, сливавшей серебристую свою мелодию с ночью и луной, и свернули в кривую, по-ночному притихшую уличку, в которой отныне поселился страх.

— Нет, не могу, не могу! Ни за что на свете! — воскликнула вдова и испуганно остановилась.

— Тогда переночуйте сегодня у меня. — Он посмотрел вправо. — У меня две кровати.

— Но люди! Что скажут люди!.. Мне надо будет очень рано уйти, не то пойдут разговоры.

Придерживая кошечку левой рукой, а вдову — правой, Соколиный Глаз бодро зашагал обратно.

Даже судебный исполнитель и тот среди бела дня лишь с помощью услужливой соседки